ПОИСК ПО ЖУРНАЛУ

Страх, нервотрепка и трепет

Страх, нервотрепка и трепет
Наследуя позднесоветской традиции, сталкиваясь с безвыходной и бессрочной современностью, поэт выходит в мир, курит, пьет, ищет места своему оскорбленному идеализму. Герой Андрея Чхалова ждет трагедии и, вглядываясь в поднебесицу городской жизни, темноту и недомолвки души, пытается оправдать человека.

* * *


в моей дыре сегодня минус тридцать

машину поливают кипятком

и коркой покрываются ресницы

над голубым военным городком


и школьный друг давно на службе срочной

отец на вахте, мама в мбоу сош

но это, так сказать, ещё цветочки

о главном — как-то к слову не пришлось


в моей дыре и сладко, если дунуть

и грустно, если так, начистоту

моя дыра размером с выгребную

предельную, густую темноту


– чего ты из дыры не уезжаешь?

– чтоб жить в другой дыре? вопрос к чему?

здесь не смогли увидеть рай, я знаю

но я смогу, я все смогу, смогу


налей вина, ведь мне необходимо

о стерве той красивой расскажи

пусть музыка вопит или фальшивит

она не глушит той, что есть внутри


пронзающей, несущей перегаром

за километр, уходящей в парк

где я ношу во внутреннем кармане

растаявший молочный шоколад


я подарю тебе его спросонья

при встрече, ты заметишь, стал другим

андрей чхалов собственной персоной

в нежнеющей блокаде тишины


* * *


Страх, нервотрепка и трепет, и нечего

здесь говорить, мол, промзона, мол, дым

к небу влачит выхлопные конечности,

колюще-режущим движется мир. 

Дерево крошится птицами в синюю

пепельницу после меткой стрельбы,

я — то же дерево, рвусь я чернилами

ручки в конспекте, и это мой стиль. 

Кто тебя выдумал, строки бегущие,

пятки сверкают, колдырит сосед,

я жил с тобой, прижав ноги липучками

рваных кроссовок к холщовой земле. 

Снишься мне издавна, признаки ранние

вшивости тела, разлитая ртуть,

где же я вычитал это призвание

слово пускать Твое по существу,

я, забинтованный белой Массандрою,

влево шаг, вправо, расходится шов,

ночь окуная неправдами, правдами

в воду холодного «это прошло?»,

«нет» — мартиролог, наличие скепсиса,

презервативы в аптеке Горздрав, 

трепет и страх, листовидное лезвие

капитализма лобзает меня.


* * *


о чём ты, боже, лаем во дворе скажи, прильни ко мне,

я жил, кормил безмолвие собой,

но нет житья, и след простыл, и самое обидное

дожди над петроградской стороной.

о чём ты, боже, о воде грунтовой? коркой наледи?

как я не слышу - знает тишина,

о чём ты говоришь, троянский конь, ушедший замертво,

не в силах больше память удержать.


* * *


Ты причуда моя, ты молчунья, завтра солнце взойдет синим пламенем,

пробежит пухом слезоточивым июнь и на рельсах трамвайных скончается.

Твои пальцы целую, дурю, немота, сколько можно зиять недомолвками, 

верно ждешь, из глазниц моих выпадет снег и развеется пылью подсолнуха?

Давай хищной пощечиной выйдем, раздрай, расщепление, после — соцветие,

по шаверме возьмем и пойдем загорать в новолуние в парк трехсотлетия? 

Губы пьют твои шёпот солёной воды, ты ли рядом сидишь в позе лотоса?

Ты же вечно не здесь, ты вьюном — я Вийон, на пальто нахожу твои волосы,

я филонил, ждал даму в зелёном, химичил, а ты где была накануне ты?

чем жила, знала нож канцелярский, квартиры, где насморк и выходки шумные?

Недотрога моя, выходи, я ведь жду у общаги обглоданным мальчиком,

я не вижу во тьме темноты, лишь минуту молчания газовых лампочек.


* * *


Ночь в никотине, саване и вранье.

Даже не спрашивай, как моё ничего.

Краски сгущая, движется в голове

гадость, предчувствие черепно-мозговой. 


По-человечески если: светлеет, я

и не ложился, время отдав заре.

Перемывают косточки октября

темные заводи, заповеди вчерне.


Сумерки послезапойные, опохмел

на ноги утром ставит. Когда трава

выпустит свои когти, я стану нем,

глух, неестественно весел и виноват. 


Перед тобою. Если душой кривить:

с волком по-волчьи, каждому по греху.

Но возвращаясь, ночь в никотине, в

саване, и деревянный стоит тулуп.


Прямо сказать: всё одурь, поди проспись.

Вой рикошетом, вставшие поезда.

Что оседает в сердце? Под голубым

небом есть город мерзости и стыда.


* * *


что видишь ты, глаза зажмурив накрепко

в стране, где из ума и сердца выжившим

под темными деревьями позвякивают

мелодии пустых конвульсий мышечных


ты на полу сидишь, как бедный родственник

и шепчешь женщине на ухо грубости

всмотревшись, как живет земными монстрами 

империя химер и нервных судорог


что ждет во снах и бьет на поражение

в сплетение полярного сияния

и остается самовыражение

пускать солдат в порядке убывания


на внутреннюю трою, смерть и троицу

а сам в тылу, дай бог другим помучаться

учитель, врун, приятно познакомиться

как быть и как преодолеть беззвучие


к егэ готовить девочек настойчивых

употреблять напитки средней крепости

пока не сядет краденое солнышко

в безвыходной, бессрочной современности